Вкусная котлетка
Тишина вокруг сгущается, нависая надо мной густой тьмой. На улице стоит погожий солнечный денек, но здесь на веки вечные воцарилась сырость, и затхлый воздух противно вдыхать.
Я направляюсь в крохотный домик на краю города, в который никто не заглядывает. Этот дом столь же уродлив и асимметричен, как и остальные. Город напоминал скрючившийся скелет младенца, умершего от голода, от того, что его бросила мать, которая предпочла свою жизнь, а не его. Город пуст, здесь почти нет людей. Наш народ не ушел на войну, не покинул место, узнав, что ему грозить голод… Он спасался от эпидемии чумы.
Однажды со стороны Тельмурда пришел человек, который умер буквально через пару часов после того, как его подобрали стражники. В бреду он шептал что-то на непонятном нашему народу языке. Слишком поздно мы поняли, что это был чумной.
Чума – страшная вещь, она накрывает своим одеялом всех без разбора, стремительно душа человека в смертельных объятиях. Так природа карает людей за их эгоистичность, за тот вред, что они приносят ей и друг другу.
За следующую неделю треть города уже полегла. Людей не хоронили, а бросали как есть лежать в подвалах и гнить, распространяя жуткую напасть дальше. Выжившие, заботясь о себе, бежали, оставляя свои вещи.
Лишь немногие оставались помогать умирающим, они облегчали им как могли боль, держали за руку, когда глаза их мутнели и гасли, и хоронили хоть часть из них. В основном это были те, кому было нечего терять да монахи-лекари, среди них остался и я. Но и эти люди умирали, самоотверженность и смелость ничто перед болезнью.
Угрюмый, я захожу в хижину. Здесь находится пять человек, те, кто остались в живых. Они столпились вокруг единственной койки в комнатке.
На кровати лежит маленькая девочка, бледная и покрытая красными пятнами болезни. Она почти не дышала. Мы тоже стояли молча, стараясь не вдыхать зараженный воздух, точно надеясь, что это спасет нас…
…Неделю спустя умер пятый. И я остался один. Похоронив своих товарищей, я бездумно слонялся по городу туда-сюда, моля Бога о том, чтобы и мне он послал смерть. Пусть ужасную, пусть мучительную, но я не мог находиться здесь совсем один, среди мертвых домов, а выйти из города значило разнести заразу дальше по стране…
Мечтая умереть, я сплел себе удавку. Последний раз глядя на улицу из окна какой-то мелкой лавчонки (судя по всему, кожевника), я увидел… девочку, что со смехом бежала по улице.
Это зрелище настолько поразило меня, что я так и стоял на стуле, глядя в окно, а на моей шее висела самодельная удавка. Я был уверен, что вижу множество людей, идущих по улице… Они смеялись и хмурились, спешили и неспешно прогуливались.
Дверь лавки отворилась и внутрь вошла та самая девочка. Она удивленно смотрела на меня большими черными глазами, словно спрашивая, что я собираюсь делать. Внезапно я узнал ее. Это была та самая девочка, что умерла неделю назад, сжимая мою руку в своей ослабшей ладошке.
И я понял. Все-таки болезнь приняла в свои мягкие, теплые лапы и меня…
Я протянул девочке руку, и полумрак озарился яркой вспышкой, после которой я оказался в совершенной пустоте.
Я направляюсь в крохотный домик на краю города, в который никто не заглядывает. Этот дом столь же уродлив и асимметричен, как и остальные. Город напоминал скрючившийся скелет младенца, умершего от голода, от того, что его бросила мать, которая предпочла свою жизнь, а не его. Город пуст, здесь почти нет людей. Наш народ не ушел на войну, не покинул место, узнав, что ему грозить голод… Он спасался от эпидемии чумы.
Однажды со стороны Тельмурда пришел человек, который умер буквально через пару часов после того, как его подобрали стражники. В бреду он шептал что-то на непонятном нашему народу языке. Слишком поздно мы поняли, что это был чумной.
Чума – страшная вещь, она накрывает своим одеялом всех без разбора, стремительно душа человека в смертельных объятиях. Так природа карает людей за их эгоистичность, за тот вред, что они приносят ей и друг другу.
За следующую неделю треть города уже полегла. Людей не хоронили, а бросали как есть лежать в подвалах и гнить, распространяя жуткую напасть дальше. Выжившие, заботясь о себе, бежали, оставляя свои вещи.
Лишь немногие оставались помогать умирающим, они облегчали им как могли боль, держали за руку, когда глаза их мутнели и гасли, и хоронили хоть часть из них. В основном это были те, кому было нечего терять да монахи-лекари, среди них остался и я. Но и эти люди умирали, самоотверженность и смелость ничто перед болезнью.
Угрюмый, я захожу в хижину. Здесь находится пять человек, те, кто остались в живых. Они столпились вокруг единственной койки в комнатке.
На кровати лежит маленькая девочка, бледная и покрытая красными пятнами болезни. Она почти не дышала. Мы тоже стояли молча, стараясь не вдыхать зараженный воздух, точно надеясь, что это спасет нас…
…Неделю спустя умер пятый. И я остался один. Похоронив своих товарищей, я бездумно слонялся по городу туда-сюда, моля Бога о том, чтобы и мне он послал смерть. Пусть ужасную, пусть мучительную, но я не мог находиться здесь совсем один, среди мертвых домов, а выйти из города значило разнести заразу дальше по стране…
Мечтая умереть, я сплел себе удавку. Последний раз глядя на улицу из окна какой-то мелкой лавчонки (судя по всему, кожевника), я увидел… девочку, что со смехом бежала по улице.
Это зрелище настолько поразило меня, что я так и стоял на стуле, глядя в окно, а на моей шее висела самодельная удавка. Я был уверен, что вижу множество людей, идущих по улице… Они смеялись и хмурились, спешили и неспешно прогуливались.
Дверь лавки отворилась и внутрь вошла та самая девочка. Она удивленно смотрела на меня большими черными глазами, словно спрашивая, что я собираюсь делать. Внезапно я узнал ее. Это была та самая девочка, что умерла неделю назад, сжимая мою руку в своей ослабшей ладошке.
И я понял. Все-таки болезнь приняла в свои мягкие, теплые лапы и меня…
Я протянул девочке руку, и полумрак озарился яркой вспышкой, после которой я оказался в совершенной пустоте.
Ты явно не читала, как оно всё происходит, с чумой. У Камю хорошо описано - никаких красных пятен и "красивой достойной смерти". Всё грязно, больно, с криками и вонью.
А тут сплошная интеллигенция. : D
Ну.. да, притча. Притча-притча.
Эх.
Я прекрасно знаю, что и как происходит с чумой ага.
Сначала у меня была задумка описывать все это в подробностях, с "вонью и криками", но это бы уже вылилось в целый рассказ, а притча сковывает жесткими рамками.
Да и не в самой болезни тут главная мысль.
Но, видать, Шар меня настолько заколебал со своими притчами, что.
Я бы лучше не написала. Но как отдельная притча мне не очень. Ну ты сама поняла - ненавижу притчи. (:
А если рассматривать это не как притчу? х)
А то немножко рваненько, на мой... э-э-э, нефилософский вкус. (х
Но если развить, то действительно неплохо будет.